Филумана - Страница 152

152

Не устаю поражаться – до чего у нас с Михаилом получился послушный ребенок. Другой бы на его месте давно возмутился, а он просто приналег на ручку.

И дверь вновь начала открываться…

В щель просунулось озабоченное лицо Никодима, которого тут же в просвете щели сменил Зиновий.

– Господа, что у вас стряслось? – взволнованно поинтересовался он.

– Заходите, заходите быстрее, – замахала я рукой, приглашая, – пока она снова не закрылась!

И когда все оказались в тамбуре, осторожно погладила Олежку по его длинным нестриженым локонам: – Спасибо, сынок. – И повернулась к мужчинам: – Ну что– начнем экскурсию?

* * *

Как я и ожидала, склад гривен поверг их в шок. Всех, включая Михаила.

Каллистрат и Никодим, несмотря на мои просьбы двигаться дальше, в немом благоговении опустили носилки с Бокшей и стояли затаив дыхание, не в силах поверить в существование такого богатства. На Зиновия же просто жалко было смотреть.

А Михаил промолвил, покачав головой: – Это ж сколько княжеских и лыцаровых родов закончили здесь свой путь?..

– Почему думаешь, что закончили? – удивилась я. – Может, просто еще не начали? Вдруг это ни разу не использованные гривны?

Зиновий, как сомнамбула, как человек, который не в силах остановиться, осторожно приблизился к самой широкой, отблескивающей алым гривне, протянул к ней подрагивающую руку…

– Не! – вдруг громко произнес Олежек.

Все вздрогнули, будто пробуждаясь от морока.

Зиновий отдернул пальцы. Потер лоб. Жалко улыбнулся: – Ну, хоть попробовать… Хоть подержаться за нее… Ну, пожалуйста… – и вновь потянулся к гривне.

– Не! – резкий окрик моего сына заставил его отпрянуть.

– Нельзя?.. – безнадежно прошептал Зиновий/ пряча руку за спину.

– Не, – повторил Олежек. Вытянул пальцы из моей ладони и потопал к уступу в стене пещеры, на котором был выложен пяток гривен поменьше.

Все уставились на него.

– Сынок… – в замешательстве начала было я.

А он взял с уступчика одну гривну, повертел, посмотрел на Зиновия, положил на место. Взял другую. Зачем-то потер ее поблескивающую ленту между пальцами, негромко уронил в тишине: – Да. – И протянул гривну Зиновию.

Тот неуверенно повел головой. Шепотом осведомился: – А эту – можно?

– Да, – негромко отозвался мальчик.

– Что – надеть?.. – внезапно побледнев как полотно, уточнил Зиновий.

– Да, – был спокойный ответ.

– А она примет меня? – просипел Зиновий пересохшим горлом, делая шаг к гривне, которую протягивала ему детская рука. И внезапно решился. Отчаянно махнул рукой: – А и не примет —так все равно!…

В два прыжка оказался рядом с Олежкой, выхватил протягиваемую гривну, выпрямился, закрыл глаза и, перестав дышать, возложил ее на себя.

– Не надо! – запоздало выкрикнула я.

Но уже завибрировал воздух от зудения, гривна, искрясь, дрогнула и, как живая, ленивой змейкой обвилась вокруг шеи Зиновия. И смолкла.

В наступившей тишине Фелинский, не открывая глаз, пошарил рукой по груди, где только что свешивалось расслабленное кольцо гривны, потрогал шею. Сначала осторожно, потом провел по мрачновато-серо и ленте обеими ладонями. Открыл глаза Уставился на моего сына – Вавва, – пояснил малыш.

– Вавва, – трепетно повторил Зиновий.

Склонив голову, опустился перед Олежеком на одно колено, взял ручонку, даровавшую ему гривну. Поцеловал, замерев на секунду.

Потом поднялся, расправил плечи, поднял сжатый кулак, обернулся к нам, торжественно провозгласил: – Вавва! Мне жалована Вавва! Я, князь сморгонский, Зиновий Константинович Фелинский, во веки вечные присягаю в дружбе и любви князю Олегу. И какое бы княжество ни взял после князь Олег Михайлович Квасуров, Сморгонь всегда да пребудет с ним в мире и согласии!

– Аминь! – задумчиво подытожил Михаил.

– А я… А мне… – прошуршал позади полупридушенный, почти неслышный голос Каллистрата.

И уже в следующую минуту он рванулся вперед, подбежал к моему сыну, пал на колени, покрывая поцелуями маленькие пальчики, быстро забормотал: – Молю… Христом богом нашим!… Не откажите! Князь Олег! И мне гривну!…

– Не, – сдержанно произнес мальчик.

– Нет? – ошеломленно поднял к нему лицо Каллистрат. Олег бесстрастно глядел на Оболыжского.

– Совсем нет? – упавшим голосом поинтересовался тот, – Но почему?.. Чем я хуже? – Он вскочил с колен, закричал: – Это неправда! Я найду себе гривну! Здесь много их! Я найду, я попробую!

– Каллистрат! – окликнула я его.

– Нет! Нет! – продолжал вопить он, бросаясь от одного уступа с гривнами к другому.

– Каллистрат! – громко позвал Михаил, останавливая его опасные метания.

– А? – ошалело оглянулся Оболыжский.

– Смотри, – указал пальцем Михаил на своего сына.

Оболыжский оглянулся через плечо. Малыш протягивал ему маленький, озорно поблескивающий квадратик на веревочке.

– Тетарт? – спросил Каллистрат. И разочарованно сообщил: – Так это тетарт, не гривна!

– Князь Олег оказывает тебе милость, снисходя! – возмутился Зиновий, – Как смеешь ты над его милостью раздумывать? – и грозно нахмурился. – Но зачем мне тетарт, что я буду с ним делать? – заныл Каллистрат. – Вам, конечно, он гривну дал…

– Думай, что несешь! – в благородном княжеском негодовании топнул сапогом Фелинский. – С кем сравнить себя посмел, лыцаров отпрыск!

Каллистрат примолк. Ссутулился. Медленно, еле переставляя ноги, приблизился к Олегу. Забрал протягиваемый тетарт. Зажал в кулаке, отвернулся. В его прищуренных глазах стояли слезы.

– На шею! – неумолимо прогремел голос князя Фелин-ского.

152