– Попробуй еще, а?
Мой супруг без возражений протянул руку и коснулся каменной кладки. Я разочарованно вздохнула.
Жаль– не удастся похвастаться мужем перед мамой… Впрочем, это, как видно, у нас, Шагировых, в роду! Мой батюшка Вениамин тоже ведь не смог провести свою жену, мою маму, через калитку между мирами. Так и не воссоединилась семья…
Я взяла из рук Ануфрия торбу с золотыми слитками, которую мы с Михаилом приготовили заранее, – мое приданое для закупок необходимых технологий с высокоразвитой Земли. Торба была тяжела и как-то очень уж обреченно оттягивала руку.
Зачем-то проверила завязки, подняла ее, чтобы перекинуть через плечо… И вдруг, бросив звякнувшую тяжесть на землю, кинулась Михаилу на шею, рыдая и целуя. Вот и вся моя княжеская выдержка, вот и хваленая радость сияющего утра!…
Впрочем, что касается поцелуев, то князь Квасуров тоже от меня не отставал. Плакать он все-таки не плакал, но смотрел очень грустно.
Впечатлительная Варька заголосила, и я поняла, что прощание затянулось, пожалуй, пора и честь знать.
Не без труда оторвавшись от Михаила, я перевела дух, вторично забрала у Ануфрия поднятую им торбу. Осторожно погрузила ладонь в каменную кладку ограды, проверяя – пропустит ли она меня. Никакого камня пальцы не встретили: там, где глаза видели монолит булыжников, рука шла в пустоту. Для меня калитка между мирами всегда была гостеприимно распахнута. Ну что ж…
Я оглянулась в последний раз на Михаила, стоявшего рядом с понурой компанией, махнула рукой:
– Пока! – и шагнула навстречу Земле.
Первое впечатление, что кто-то забыл включить свет.
Второй пришла спасительная мысль, что просто здесь еще ночь. Или уже. Почему бы и нет? Разве мне было обещано полное совпадение времени суток в двух мирах? Конечно, при путешествии с Земли совпадение было почти полным, но на то оно и совпадение, чтобы не повторяться.
Я немного постояла, ожидая, пока глаза привыкнут к ночи после яркого утреннего солнца другого мира. И, когда это произошло, обнаружила впереди собственную тень. Она пролегла передо мной длинной черной полосой, которая змеилась и ломалась на неровностях почвы. На буграх и ямах, на валунах и рытвинах. А сзади, совсем низко над горизонтом, с беззвездного неба на меня смотрел не отрываясь красный злобный взгляд маленькой тусклой луны. Только что покинутого мной мира, разумеется, не было видно.
– Привет, родина, – неуверенно произнесла я.
И по мере произнесения этих двух коротких словечек во мне крепло ощущение, что это приветствие обращено не по адресу.
Какая же это родина? Где знаменитый терновый куст, сквозь который я продиралась по пути туда и где должна была встретиться с его колючими сучьями на обратном пути? Откуда среди ровного поля невскопанного огорода тети Веры взялись эти буераки? Его что, внезапно перепахали – заодно с терновыми зарослями?
Глаза совсем привыкли к этому красному, как при проявке фотографий, фонарю над горизонтом, и я огляделась в поисках хоть каких-то знакомых ориентиров. И не обнаружила таковых.
Ни крыши хаты тети Веры, что треугольником возвышалась над ее садом, ни самого сада, ни окаймлявших его роскошных мальв. В состоянии, близком к панике, я обернулась в другую сторону – туда, где пенной волной должны были возвышаться меловые горы.
Гор не то чтобы совсем не было – нечтх>, созвучное моим воспоминаниям, бугрилось на горизонте, – но меловыми их никак нельзя было назвать. Белизной от их отрогов и не пахло. Скорее, они напоминали наплывы черного вулканического базальта.
Что-то клацнуло в тишине. И опять. И снова. Это принялись вытанцовывать чечетку мои зубы.
Зубов было жалко. Тем более что к их судорожной пляске немедленно присоединились колени и пальцы рук. Промедли я еще минуту – и все тело окажется охвачено этими пароксизмами животного ужаса, а я обнаружу себя валяющейся на неровностях здешней почвы и бьющейся в никому не нужной истерике. Поэтому я сделала единственно возможное – опрометью бросилась обратно. Прямо к мутно-красной луне, моля бога об одном – чтоб дырка между мирами, предательски завлекшая меня в эти неприглядные места, не успела сомкнуться за спиной и дала мне сбежать обратно – в яркое веселое утро, в объятия Михаила!
Хороша я, наверно, была, когда явилась обратно, выскочив, как сумасшедшая, прямо из стены парковой ограды! Всклокоченная, обезумевшая, с глазами, чуть ли не вылезающими из орбит.
Компания провожающих все еще пребывала перед местом моего отбытия, поэтому в искомых объятиях Михаила я оказалась немедленно и сразу же занялась привычным делом – рыданиями и поцелуями.
– Княгиня! Наташенька! – несколько ошеломленно воззвал ко мне супруг. – Ты не хочешь туда? Так не ходи, не надо!
В ответ на такую заботу я зарыдала изо всех сил, принялась стучать ему кулачками по спине, как бы пытаясь достучаться до понимания им произошедшего. Но потом осознала, что стуком делу не поможешь, и если уж хочешь, чтоб тебя поняли, то придется подключить к делу и язык.
– Там! – заорала я Михаилу, слегка отстраняясь от него. – Там!
– Я понял – там, – терпеливо согласился он, ласково стирая слезы с моих щек тыльной стороной ладони. – Тебе там не понравилось. Ты вернулась. Вот и хорошо.
– И ничего не хорошо! – обрела я наконец дар речи. – Там, – я мотнула головой в сторону невидимого лаза между мирами, – вовсе не моя Земля! Там черт знает что! А я хочу на Землю, к маме! Домой я хочу – разве так сложно это понять?!
Истерика, от которой я пыталась убежать, все-таки нагнала меня и собиралась завладеть мною окончательно, когда Михаил вдруг сурово сдвинул свои соболиные брови и твердо произнес: